Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников
Модестов В. И.: Н. А. Добролюбов. Воспоминания о личности и взгляд на писателя. Отрывок

В. И. МОДЕСТОВ

... Имя Добролюбова мне не чуждое имя. С покойным я был не только знаком, но и жил в стенах одного учебного заведения. Я был на первом курсе Главного педагогического института, когда Добролюбов был на четвертом. Его высокая фигура с бледным, не очень красивым, но умным лицом, с очками на глазах была одною из первых, на которую было обращено наше внимание, то есть внимание молодых людей, поступивших в институт в августе 1856 года. Добролюбов был самым выдающимся членом того кружка в институте, который давал в заведении господствующий тон и руководил, так сказать, общественным мнением заведения. Он выдавался не только своими способностями и познаниями, мера которых всегда бывает известна товарищам, но и тем, что писал в "Современнике" -- в журнале, пользовавшемся тогда как среди учащейся молодежи, так и в обществе наибольшим сочувствием. Лучшие профессора, как, например, покойный Срезневский, его отличали и оказывали ему знаки особого внимания. Это также поднимало Добролюбова в глазах студентов всех курсов и прибавляло ему веса в кружке его ближайших друзей и товарищей.

Воспоминания из времени юности нам всегда приятны, и потому я позволю себе продолжить их, насколько они касаются Добролюбова. Кружок, в котором играл первенствующую роль Добролюбов, жил и действовал вдали от нас, студентов первого курса, но он не хотел отказаться от распространения и на нас своего влияния. Уже на первых порах к нам стали проникать из него кое-какие произведения печати, которые не водились в книжной торговле Петербурга, и рукописные переводы иностранных сочинений совершенно нового для нас содержания¹. Затем мало-помалу стали устанавливаться между нами и кружком, к которому принадлежал Добролюбов, и личные связи. Не со всеми, однако, студентами нашего курса кружок Добролюбова входил в сношения, чтобы провести свое влияние: нет, нас было всего три-четыре человека, которых он считал годными к восприятию идей, им исповедуемых. Сам Добролюбов, впрочем, постоянно держался от нас на некоторой дистанции; всего больше старался сблизиться с нами его интимный друг, а потом самый злой враг, некто Щеглов, человек, отличавшийся самыми крайними воззрениями в области политики, философии и религии, впоследствии, однако, перешедший к совершенно противоположным крайностям. Идеалом его в политике было время Конвента, в философии он проповедовал материализм самой чистой воды, религию, разумеется, отвергал в самом ее корне, совершенно не признавал искусства и во всех случаях выражал суждения самые смелые, самые решительные, никаких возражений не выносил и считал их признаком глупости или по меньшей мере недозрелости. Мне особенно много доставалось от него за признание важности поэзии и искусства, к которым он чувствовал какую-то дикую ненависть. Натура Добролюбова, разошедшегося с ним перед выходом из института окончательно, была несравненно нежнее, и в его словах ни в то время, ни после я не замечал той резкости суждений о важных вопросах, какою отличался его беспощадный товарищ, упрекавший его в неблагодарности и уверявший нас, что он все время студенчества "тянул Добролюбова за уши и дрессировал, как собаку".

Добролюбов окончил курс в институте летом 1857 года. Как казеннокоштный студент, он должен был бы поступить учителем в гимназию, по назначению от начальства, но он, по-видимому без большого труда, нашел возможность остаться в Петербурге и не поступил учителем в гимназию, а определился преподавателем русского языка в Первый кадетский корпус². От преподавательства он скоро отказался, так как не оно было целью его стремлений, и предался всецело журнальной деятельности. Начавши писать в "Современнике" еще в последний год своего студенчества, он посвятил все свои силы этому журналу и скоро сделался одним из самых необходимых и заметных его сотрудников. Публика начинала уже на первых шагах его журнальной деятельности, видимо, интересоваться Лайбовым (обыкновенный псевдоним Добролюбова), а в глазах студентов Педагогического института он был уже большим литератором. Каждая статья его, разумеется, читалась нами прежде всего по получении книжки "Современника" и, само собой разумеется, всегда находима была прекрасною. Я читал его статьи также с интересом, наравне со всеми товарищами гордился тем, что такой талантливый человек вышел на свет из стен нашего института, но к особенно горячим почитателям его не принадлежал. Это обнаружилось и при первой встрече моей с ним, по выходе его из института.

Встреча эта произошла ровно через год после того, как он оставил наше заведение,-- произошла в Старой Руссе, летом 1858 года. Перед отправлением туда Добролюбов попросил у меня через одного из своих ближайших друзей, так же как и он умершего в ранней молодости, Н. М. Михайловского, нескольких сведений, касающихся проезда в Старую Руссу и лучшего способа там устроиться на лето. Через полмесяца после него приехал и я в Старую Руссу и в первый же день встретился в вокзале минеральных вод с своим сокашником. Был я у него несколько раз и на квартире, довольно неудобной вообще и в частности для занятий. Добролюбов писал тогда свои статьи о только что вышедшей в то время книге Устрялова "История царствования Петра Великого". Статей этих у него вышло три, которые и были помещены в июньской, июльской и августовской книжках "Современника" 1858 года³ палец левой руки и разматывалась по мере движения статьи. Писал он с быстротою движения пера, которая меня поражала. Строки, одна за другой, так и унизывали бумагу, словно он писал что-нибудь твердо заученное. При мне он одну из своих статей отправлял на почту, налепивши на большой конверт восемь марок, но при этом посылалась не вся статья, а лишь дополнение к раньше посланному. Сообщаю эти подробности только потому, что они у меня ясно сохранились в памяти. Когда же Добролюбов был свободен, то мы вступали в разговор, который, при всем моем признании его сильного превосходства предо мной, тотчас же превращался в спор, и спорили мы, сколько помнится, немало.

Я сказал, что не принадлежал к особенно горячим почитателям Добролюбова. Дело вот в чем. Добролюбов, при всем своем, несомненно, большом уме, обличал в себе представителя известного журнального кружка, с решительными мнениями в известном духе и с значительною долею нетерпимости к другим мнениям. Кружковые нее интересы мне были чужды и тогда, как были всегда чужды и впоследствии, вплоть до настоящей минуты. И действительно, я никогда не считал себя солидарным в мнениях ни с одним литературным или другим каким-либо кружком, хотя и признавал по временам необходимость солидарности в действиях"Современника". Но я, как, впрочем, и мои ближайшие товарищи, читая с удовольствием "Современник", так же охотно читал и "Русский вестник", в котором тогда действовали выдающиеся литературные и публицистические силы (между прочим, покойный Кудрявцев)⁴. Несколько презрительный тон Добролюбова в отношении к "Русскому вестнику" мне не нравился, и я, как умел, отстаивал права этого журнала на уважение, а это не нравилось Добролюбову, который как бы видел в этом недостаток энтузиазма к "Современнику" -- вместе, конечно, с недостатком моего политического понимания. Чтобы убедить меня, насколько "Современник" превосходит "Русский вестник", он сделал однажды такое сравнение. Представьте себе, говорил он, человека, который лежит в луже и не может из нее выкарабкаться. "Русский вестник" хочет его оттуда вытащить, как и "Современник"; но в то время как "Русский вестник" тащит завязнувшего в луже человека понемножку и бог весть, когда он его вытащит, подходит "Современник" и прямо ставит его на ноги. Сравнение это мне показалось очень любопытным, но вместе с тем и чересчур самоуверенным. Поэтому я заметил Добролюбову: хорошо, если "Современник" поставит завязнувшего человека на ноги; а если у него не хватит сил вытащить его разом и человек, вытянутый до половины, снова шлепнется в грязь, то что вы на это скажете? Добролюбов, по-видимому, не ожидал этого возражения и, сколько помнится, ничего мне не ответил, а если и ответил, то что-нибудь столь незначительное, что спор на эту тему должен был совсем прекратиться. Разговор этот, который я по возвращении в Петербург передал своим ближайшим товарищам, был, кажется, последним серьезным разговором между мною и Добролюбовым. Поздней осенью или зимой того же года, то есть несколько месяцев спустя после нашего старорусского свидания, я как-то зашел к Добролюбову, жившему тогда на Малой Итальянской улице⁵. Зашел я к нему часа в три пополудни и был немало удивлен, что Добролюбов только что встал и умывался. Мы разговаривали через перегородку о каких-то пустяках. Одевшись, он заявил мне, что ему нужно ехать в книжный магазин Давыдова, где была тогда контора "Современника". Мы вместе вышли, доехали до магазина Давыдова и расстались. С тех пор мы уже больше не видались. В конце 1861 года Добролюбова уже не стало...

<1885>

Примечания

Главного педагогического института и был, таким образом, младшим сверстником Добролюбова.

По своим политическим воззрениям Модестов уже в студенческие годы был умеренным либералом, что и определило характер споров между ним и Добролюбовым. Никакой близости между ними не было, и, как видно из самих воспоминаний, после встреч в Старой Руссе в период 25 июня -- 16 августа 1858 г. знакомство, если не считать одного случайного визита Модестова, не продолжалось.

Первоначально воспоминания Модестова были запрещены, а затем разрешены с некоторыми сокращениями (изъятые места не сохранились). См. ЦГИА, ф. 777, он. 3, No 56, лл. 46--48 (сообщено В. Э. Боградом).

"Новь", 1886, 15 января, No 6, с. 232--233, где было опубликовано впервые.

¹ С начала 1860-х годов в России стали появляться подпольно изданные сочинения Л. Фейербаха, Л. Бюхнера и др.

² Не в Первый, а во Второй кадетский корпус, см. с. 362, коммент. 3 наст. изд.

³ Три статьи Добролюбова о вышедшей в 1858 г. в трех томах книге И. Г. Устрялова печатались под общим нааваннем "Первые годы царствования Петра Великого" т. 3, с. 7--132).

⁴ "Русском вестнике", но и в "Отечественных записках". В редакцию "Русского вестника" он вошел в 1856 г. в качестве составителя политических обозрений. "Русский вестник" в эти годы занимал еще умеренно-либеральную позицию.

⁵ На Малой Итальянской улице (ныне ул. Жуковского) Добролюбов жил в доме No 6 (современной нумерации) с начала августа до середины ноября 1857 г., т. е. до поездки в Старую Руссу. По возвращении в Петербург, с 25 августа 1858 г. до мая 1859 г. он жил на Литейном проспекте в доме No 36, рядом с квартирой Некрасова; адрес Добролюбова у Модестова указан неправильно.