Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников
Костров М. А.: I. Письмо к Н. Г. Чернышевскому. 19 декабря 1861 г. (Нижний Новгород). Отрывок. II. Письмо к Н. Г. Чернышевскому. (Февраль (?) 1862 г. Нижний Новгород. Отрывок)

М. А. КОСТРОВ

... Домашнее обучение его начато было очень рано, а вместе с этим очень рано начала сказываться и его талантливая натура. Уже лет с трех со слов мамаши своей (это была умная и прекрасная женщина во всех отношениях, и недаром об ней и доселе не только покойный Николай Александрович, но и все родные и знакомые так много жалеют) он заучил несколько басен Крылова и прекрасно произносил их перед домашними и чужими; ибо покойный родитель его не скрывал своей радости и своих восторгов от своего даровитого Коки (он в добрый час нередко называл его Кока), любил иногда похвастаться им и пред чужими, приходившими к нему в гости ли или по делу. Я сказал, что он заучивал эти басни со слов мамаши своей. Действительно, так как отец его, занятый то службою церковною, то училищною (он был несколько времени законоучителем в здешнем канцелярском училище), то уроками частными, а особенно стройкою своих домов, не мог большей частью даже и быть дома подолгу, а не то чтобы много заниматься с детьми, то вообще на первое развитие сына его, естественно и по необходимости, должна была иметь влияние мать. Мать же его выучила и читать, да, кажется, и писать азбуку. Когда ему стало восемь лет (с половиной, кажется), то приглашен был в учители для него кончивший курс семинарии Садовский, но этот последний занимался с ним не более двух месяцев, потому что поступил сам во священники. Тогда был приглашен к нему я¹. Я был в это время переведен в философский класс и немного известен был родителям Николая Александровича потому, что квартировал у родственников их Благообразовых. Поступив к нему в учители, я старался, во-первых, заохотить его к учению, чтобы учиться обратилось для него в главную и насущную потребность, а во-вторых, доводить его до ясного, по возможности полного и отчетливого понятия о каждом предмете, но слишком заботясь о буквальном заучивании им уроков; конечно, при обучении латинскому и греческому языкам приходилось ограничиваться только, впрочем, совершенно достаточным знанием всяких правил грамматических и синтаксических. Покойная мать его не раз тут замечала, что из нашей классной комнаты только и слышно почти: почему, отчего, да как и т. д. Отец его, видя, что сын его при своей отличной восприимчивости, при усердии и любознательности оказывал отличные успехи и что вообще наше учение идет в порядке, не мешал нам и свободно предавался своим служебным и хозяйственным занятиям, только иногда наведывался об его успехах и давал ему те или другие вопросы по тому или другому предмету. Таким образом наше учение продолжалось около трех лет, если из этой цифры не исключать месяцев пяти или шести его болезней или моих каникул. Тогда он, то есть по прошествии трех лет, был представлен в духовное училище, из которого через год и был переведен третьим учеником в семинарию². В семинарии он учился пять лет и все шел первым. С словесности³ же начал читать все, что только могло попадаться ему под руку; светские журналы он доставал или (иногда) у семинарских наставников, или (всего более) у квартировавших в его доме генерала Улыбышева и князя Трубецкого и у некоторых прихожан. Впрочем, об этом уже довольно и верно сказано в "Московских ведомостях" П. Ив. Мельниковым⁴. Семинарское образование не могло удовлетворить его, как он нередко говорил и мне об этом, не надеялся он удовлетвориться и в духовной академии, а непременно желал ехать в какой-нибудь университет. Отец его не прочь был и сам отпустить его туда, но затруднительное положение кошелька, ибо он был кругом в долгу по выстройке дома своего, а отчасти и опасения -- как взглянет на это бывший тогда архиерей (это, впрочем, только между нами) -- были причиной, что порешено было отправить его в С. -Петербургскую академию, по каковому поводу бывший тогда у нас преосвященный Иеремия дал ему даже рекомендательное письмо к ректору оной⁵. Что далее -- то Вы сами знаете.

В "С. -Петербургских ведомостях" кто-то сказал, что покойный Николай Александрович был всегда слабого сложения⁶. Решительно сказать этого нельзя, хоть и точно он был золотушного сложения; золотуха обнаружилась у него и у маленького, и лечился он от нее и в бытность свою студентом Педагогического института. Конечно, усиленные занятия в семинарии, и отчасти в училище и при поступлении в институт, могли иметь не очень благоприятное влияние на его здоровье, но останься в живых его отец и мать -- все обошлось бы для него недурно и он жив был бы и относительно здравствовал бы доселе. Решительное влияние на расстройство его здоровья произвела смерть его матери⁷, а потом и отца, за которыми последовали как неизбежное следствие его еще более усиленные и непрерывные работы и во время институтской жизни и после, которые, при грустном вдобавок и апатичном настроении духа его, и доконали его. Смерть родителей и особенно, кажется, матери, на руках которой он рос до семнадцати лет неотлучно от нее, для которой и он был любимым сыном, и не только сыном, но и лучшим другом, потому что отец по службе своей чаще всего отсутствовал, и которую и сам он любил как другому не удастся так любить, была таким ударом для него, от которого он не опомнился до смерти своей. "На что мне и жизнь-то теперь (то есть без мамаши),-- говорил он нам и при последнем нашем свидании,-- разве только для братьев и сестер; ну для них-то я еще лет пять-шесть поживу". Эта смерть родителей имела влияние не только на физическое, но и на нравственное состояние его. Если он искренно писал некоторые стихотворения (которые и мне удалось видеть у него), например на всевышнего⁸, если правду говорили и писали сюда и из Петербурга, что он мало верил или ничему не верил, то это следствие же всего того сильного и глубокого потрясения, которое произведено было на него неожиданною, вопреки всем его расчетам и задушевным планам смертию матери, обожаемой им матери. Он был сильно набожным человеком в Нижнем, считал за грех напиться чаю в праздничный день до обедни или не сходить за обедню, после исповеди до причастия даже воды не пил, усердно всегда молился и с великим чувством. Но вот он, получив известие о болезни матери, с таким же чувством и так же горячо и усердно молился богу и об ее выздоровлении, и что же? -- бог не внял его молитве; да этого мало, через пять месяцев умер и отец, оставив восемь человек детей мал мала меньше. Что это такое? -- подумалось ему. И вот в припадках отчаяния и сильной тоски и горя он и порешился, должно быть, если же вовсе не верить ничему, то по крайней мере не хотеть знать ничего... Нечто подобное этому именно мне и передавал кто-то в то время. 

... По смерти отца, кроме Николая Александровича, осталось еще семеро малолетних сирот -- два брата и пять сестер, из коих старшей сестре было не более тринадцати лет. Можете представить себе, как бедственно вдруг и беспомощно стало положение всех этих сирот. Отца и матери не стало, старший брат, на которого можно было еще сколько-нибудь опереться, должен быть далеко (он был уже студентом Педагогического института в Петербурге) да наперед должен много еще и о себе-то позаботиться, чтобы сделаться и для них сколько-нибудь полезным; средств к содержанию и воспитанию нет пока никаких, потому что самый дом их еще в большом долгу! Можете представить себе также и то, что должен был передумать и перечувствовать при виде всего этого и покойный Николай Александрович! Нашлись, впрочем, люди, добрые люди, которые решились оказать помощь сиротам. Одну сестру взяла к себе родная тетка их, Ф. В. Благообразова, другую -- другая тетка, теперь уже умершая, В. В. Колосовская, третью -- квартировавшая в их доме кн. Трубецкая, четвертую и одного из братьев -- также теперь уже умершая ген. А. М. Прутченко, которая сестру отправила в Симбирск, в тамошнее духовное училище, а брата -- за неудобством держать при себе -- передала одной из теток с обещанием платить за содержание его; пятую сестру взяла к себе еще за несколько месяцев до смерти отца одна помещица, теперь уже умершая, Е. П. Захарьева, а третьего брата взял к себе здешний купец и почетный гражданин В. К. Мичурин. С другой стороны, некоторые из одолжавших покойного отца их деньгами, по уважению к его памяти -- ибо его все любили здесь, как одного из самых лучших священников,-- а также и к положению сирот, отказались вовсе от долгов своих (одна особа пожертвовала при этом даже пятьсот рублей). Значит, часть горы спала с плеч. Но только часть: нужно было еще много позаботиться о том, чтобы сироты не были в тягость тем, которые их к себе взяли, а с другой, особенно об братьях надобно было позаботиться, чтобы они не были и не остались вовсе без воспитания; надобно было также подумать и об уплате остальных долгов. Обязанность позаботиться обо всем этом и принял на себя Николай Александрович и, надобно сказать, исполнил ее с редким самоотвержением и как нельзя лучше. Прежде всего он позаботился о зачислении отцовского места за одной из сестер своих, дабы чрез это как обеспечить и устроить судьбу последней, так вместе сколько-нибудь обеспечить и других сирот; но так как его желание, равно как и желание прихожан покойного отца его, достигнуть этого оказалось вначале безуспешным, то он, не жалея о том, что чрез это терял для себя самого все, решился было по прошествии двухгодичного курса своего в институте сам уволиться из заведения¹, дабы, выдержав экзамен на должность учителя гимназии, занять эту должность в здешней нижегородской гимназии и собрать потом вокруг себя всех братьев и сестер своих. В этих видах и этого содержания была представлена им и просьба своему начальству об увольнении его из института. Начальство, разумеется, постаралось удержать от этого такого талантливого и подававшего столько надежд в будущем воспитанника и помогло ему достигнуть его цели... Вместе с этим, чтобы установить или поддержать самые лучшие отношения к братьям и сестрам своим тех лиц, которые взяли их к себе, Николай Александрович вел постоянную переписку как с последними, так и первыми. Я не стану теперь говорить Вам о том, сколько в этих письмах его самой нежной, самой трогательной любви к братьям и сестрам, сколько он заботится о них, как всячески стараясь о том, чтобы жизнь их в чужом доме и месте ни для кого не была в тягость, равно как и не в тягость и не без пользы и для них самих. Все это Вы увидите и сами из тех писем. Что касается долгов дома, то самый важный из них был казенный, простиравшийся до двух тысяч рублей. О прощении этого долга Николай Александрович начал стараться вскоре после смерти отца. Но старание его увенчалось уже успехом не ранее как через два года; тогда и было прощено до полуторы тысячи рублей. Это, очевидно, было весьма важно для сирот. Остальные, мелочные долги легко и скоро могли быть уплаченными из доходов дома, а вместе с тем и содержание братьев и сестер его могло быть совершенно обеспеченным. Но этим не кончились попечения его о братьях и сестрах. В продолжение остальных двух годов институтской жизни сам, с немалым, очевидно, трудом, зарабатывая для себя самого, на свои собственные нужды деньги, он не жалел и, конечно, отказывая уже себе самому во всем лишнем, не жалел высылать и своим сестрам иногда по пяти, иногда по десяти, иногда по двадцати пяти, а иногда и по сто рублей. По окончании курса в институте он также не оставлял этого; потом скоро взял к себе одного из братьев и поместил его в гимназию, а чрез два года взял и третьего брата² успел сделать и это. Прежде всего он выслал для них денег (пятьсот рублей), потом, в бытность свою в минувшем августе в Нижнем, отказался в пользу их и от своей части, принадлежащей ему в доме отца. С помощью всего этого и сестры также теперь устроены очень прилично и хорошо. Вот сколько доброго сделал для братьев и сестер своих покойный Николай Александрович! Много ли найдется других таких братьев, которые бы сделали или по крайней мере захотели бы сделать что-нибудь подобное для своих братьев и сестер? Я слишком, может быть, распространился о всем этом, но, право, стоит нашего внимания и это!

Сколько помню, в малых летах Николай Александрович всегда казался мальчиком скрытным, даже несколько застенчивым, но с умненькой и довольно серьезной физиономией. Когда бывал у меня или у родных и других знакомых своих, то не слишком много интересовался общим каким-нибудь и обыкновенным разговором, а всегда более посматривал -- не лежит ли где-нибудь какая-нибудь книжка, и если находил, то и начинал тотчас же рассматривать или читать ее. Когда же я, по приезде опять в Нижний в 1852 году, застал его уже в последних классах семинарии, то он казался всегда как будто чем-то озабоченным, даже несколько недовольным. Видно, что в нем роились уже и обдумывались немаловажные для него планы и вопросы... Немудрено, если в бытность свою в семинарии он вообще был не слишком общителен со своими товарищами. Вследствие особого развития, а также постоянного чтения в голове его всегда была какая-нибудь мысль или какой-нибудь вопрос серьезный. А могло это ладить с обыкновенным предметом всех разговоров, всех диспутов и обыкновенными уже развлечениями наших семинаристов? В бытность свою в семинарии он на некоторое время очень было пристрастился к естественной истории и собрал довольно порядочную коллекцию жуков, бабочек и других насекомых³. Некоторое время также занимался собиранием пословиц и поговорок русского народа;⁴ это последнее ему пригодилось однажды в институте. Что касается до отношений к нему отца его, то покойный Александр Иванович очень любил его и даже гордился им. Если же он, и в самом деле, несколько раз обошелся с ним и не совсем деликатно, то это частию оттого, что он был в это время не в духе, как замечал это и сам Николай Александрович, а частию он хотел, кажется, несколько умерить в нем его самолюбие, которое начал замечать в нем, предохранить его от самомнения и т. д. По крайней мере он сам как-то намекал мне на это.

Примечания

был назначен инспектором Нижегородского духовного училища, В конце 1857 г. ов женился на сестре Добролюбова Антонине; став священником, занял место отца Добролюбова.

Двенадцать писем Добролюбова к Кострову 1848--1861 гг. собраны в СсД (т, 9), а шестнадцать писем Кострова к Добролюбову 1853--1861 гг, с купюрами опубликованы Н. Г. Чернышевским в Материалах...,  

Впервые (с пропусками) -- Совр., 1862, No 1, отд. 1, с. 260--262, в статье Чернышевского "Материалы для биографии Н. А. Добролюбова".

Печатается по тексту: , с. 62, где опубликовано полностью.

¹ Костров занимался с Добролюбовым с 16 сентября 1844 г. до сентября 1847 г., когда Добролюбов поступил в высший класс уездного духовного училища.

² Добролюбов перешел из училища в семинарию в сентябре 1848 г.

³ См. с. 337, коммент. 2 наст. изд.

⁴

⁵ Никакого рекомендательного письма архиерей Иеремия Добролюбову не давал,

⁶ Это утверждение содержится в некрологе, напечатанном в "С. -Петербургских ведомостях", 1861, 25 ноября, No 263, с. 1441.

⁷ Мать Н, А. Добролюбова Зинаида Васильевна Добролюбова (урожд. Покровская) умерла 8 марта 1854 г.

⁸ Речь идет о стихотворениях "Памяти отца" и "Благодетель", Первое из них напечатано в (1862, No 1) с большими цензурными купюрами, второе -- запрещено цензурой и в журнале обозначен лишь номер его. Текст их см. в СсД (т. 8, с. 60 и 42--44). 

Печатается по тексту: с. 64--66, где было опубликовано впервые.

¹ 25 сентября 1855 г. Добролюбов просил институтское начальство разрешить ему в следующем 1850 г. досрочно сдать выпускные экзамены, а 6 октября дополнительно составил записку о материальном положении семьи (СсД, т. 9, с. 495--497). 8 октября конференция института обратилась в Министерство народного просвещения с просьбой удовлетворить прошение Добролюбова. Однако товарищ министра народного просвещения П. А. Вяземский не согласился с мнением конференции института. Считая, что следует дать Добролюбову возможность полностью закончить институтский курс, он обратился с письмами к директору Нижегородского дворянского института И. С. Сперанскому (письмо не издано; ф. 773, оп. 93, No 124339, л. 4) и архиерею Иеремии (Красный архив, 1936, No 2 (75), с. 152--153) с просьбой помочь сиротам. В этих условиях Добролюбов решил продолжать учиться в институте на общих основаниях.

² См. с. 357, коммент. 6 наст. изд.

³ была объявлена благодарность (Мир божий, 1902, No 6, с. 13--15; Литературный вестник, 1902, No 4, с. 423).

⁴ Об этом см.: Егоров Б. Ф. Н. А. Добролюбов -- собиратель и исследователь народного творчества Нижегородской губернии. Горький, 1956; Пословицы, поговорки Нижегородской губернии (Записи Н. А. Добролюбова). -- В кн.: Пословицы, поговорки и загадки рукописных сборников XVIII--XX вв. М. --Л., 1961, с. 119-138, 263-267.