29 His accensa super jactatos aequore tolo
Troas, reliquias Danaûm atque immitis Achilli,
Arcebat longe Latio; multosque per armos
Errabant, aeti fatis, maria omnia circum.
Tantae molis erat Romanam condere gentem!
Вот почему царица небес от владений латинцев
Гнала далеко троянцев, метая по бурной стихии, --
Эти остатки данайских мечей и Ахилловой длани.
Тяжко, трудно славному Риму начало!
Вот почему -- этого мало, когда поэт говорит: his accensa -- этим раздраженная, она и пр.
Царица небес -- прибавлено.
Гнала -- не то, что arcebat. Arcere значит, собственно, препятствовать, и действительно мы видим, что Юнона не сама непосредственно отгоняла (а не гнала) троян от Италии, а препятствовала им, действуя через Эола, ветры и пр.
Метая по бурной стихии -- здесь опять это приписывается Юноне, а в подлиннике стоит только: jactatos... бурной -- в подлиннике нет.
Остатки данайских мечей... Если по-латыни Виргилий мог сказать о троянах: reliquiae Danaûm, то это еще не дает права называть их и по-русски остатками данайских мечей. У нас это имеет совсем другой смысл, и если бы кто прочитал этот стих в переводе г. Шершеневича, отдельно от всесо предыдущего и последующего, то не иначе бы понял его, как в том смысле, что это были обломки мечей и несколько кусков мяса от руки Ахиллеса. Подобные двусмысленности более нежели странны: они смешны.
Слов мечей и длани в подлиннике нет. В переводе же нет прилагательного immitis, приданного Ахиллу.
Следующие за тем слова:
multosque per annos
Errabant acti fatis maria omnia circum, --
почему-то не удостоены перевода, хотя о них нет никакого сомнения и в переводе их не представлялось никакой трудности. Они могут быть выражены так: "и много лет, гонимые роком, блуждали они по всем морям". Между тем эти слова служат связью с непосредственно следующим стихом, так что г. Шершеневич, опустивши их, должен был опустить и в следующем стихе слово tantae.
Тяжко, трудно -- этот ненужный подбор синонимов только ослабляет мысль, прекрасно выраженную по-латыни словами
Славному Риму -- славному в подлиннике нет, и там дело идет не о Риме, а о римской нации, о народе.
34 Vix e conspectu Siculae telluris in altum
Vêla dabant laeti et spumas salis acre ruobant.
Quum Juno aeterrmm servans sub pectore vulnus,
Haec secum...
Вот едва корабли отошли от полей сицилийских
В полное море, взбивают, секут серебристую пену,
Матерь Юнона, в душе затаив ненасытное мщенье,
Так говорит...
E conspectu Siculae telluris переведено -- от полей Корабли отошли от полей -- неловко сказано. Притом tellus значит берег, материк, но не поле. E conspectu оставлено без перевода, и картинность описания потеряна; поэтическое выражение перешло в холодную, бездушную прозу. То же самое сделано и с выражением vêla dabant, которое переведено -- отошли.
Laeti тоже пропущено, хотя оно прибавляет новую черту в картине. Да и нельзя, правда, было его перевести, когда г. Шершеневич вставил в перевод слово корабли, которого нет в подлиннике. Ведь не сказать же по-русски: радостные корабли.
Aere ruebant -- в переводе этого выражения г. Шершеневич распорядился таким образом: acre не перевел вовсе, a ruebant перевел дважды: взбивают, секут. Тем и кончилось дело. А aere не мешало бы перевести: это замечательное слово в настоящем случае. Толкуют его обыкновенно так: поэт употребил его здесь вместо navi aerata, так как корабли у древних бывали обложены медью. Поэтому -- как особенность, дающая понятие об одном явлении в жизни древних, это должно бы быть передано переводчиком.
-- в подлиннике проще: морскую пену.
Матерь Юнона. Г-ну Шершеневичу очень нравится называть Юнону матерью. Вот уже третий раз в тридцати стихах своевольно придает он ей это название.
В душе затаив ненасытное мщенье -- это мысли переводчика, и мысли, вставленные здесь очень неудачно. У поэта все так изящно, так стройно, так приноровлено одно к другому. Вы выбрасываете одну мысль, вставляете одну фразу, и гармония целого нарушается. Скажите, к чему же и от кого же было Юноне затаить мщенье, когда она разговаривает сама с собою? Неужели она и пред собой таилась? По крайней мере поэт не дает нам никакого повода к такому заключению. У него сказано слово в слово так: "храня под сердцем вечную рану", т. е. нося в сердце неизгладимое оскорбление, или по переводу г. Ветринского:
В сердце нося смертельную рану...
С чего же взял г. Шершеневич придавать словам такое значение: servans -- затаив, aeternum -- ненасытное, minus -- мщенье?
Secum -- пропущено в русском переводе, и потому неизвестно, кому говорит Юнона.
37 Mene incepto desistere victam
Nec posse Italia Teucrorum avertere regem?
Argivum atque ipsos potuit submergere Ponto,
Unius ob noxam et furias Aiacis Oilei?
Ужель не окончу я этого дела?
Я ль не могу отвратить от Италии князя троянцев?
Мне ль покориться судьбе? Могла же Паллада пожаром
Греческий флот истребить и пловцов потопить в океане.
Как и за что? За безумье Аякса, Ойлеева сына?
В подлиннике сказано: "мне ли отстать побежденной от начатого?.." В русском переводе не то.
Следующий стих перевода начинается новым вопросом: я ль не могу... далее опять -- тогда как в подлиннике эти стихи связываются с предыдущим только частицами: nec и quippe.
Quippe vetorfatis -- потому, что препятствуют судьбы, а не -- мне ль покориться, как переводит г. Шершеневич.
Пожаром истребить -- по-русски не говорится, и это еще более заставляет винить переводчика за ненужное распространение слова exurere, которым выражается это в подлиннике. Как и за что? Юнона у г. Шершеневича разглагольствует,
Как разрумяненный трагический актер.35*
Она задает себе вопросы и сама же отвечает на них, хоть, в сущности, это совершенно не нужно и в подлиннике ничего подобного не найдете. Юнона очень хорошо знала, как и за что; она только пробегает это в мысли своей, и поэт, кажется, весьма искусно умел передать в своих текучих, связных стихах эту быстро развитую нить размышлений. Русский перевод представляет, напротив, какую-то драматическую напыщенность, вычурность и не дает никакого понятия о красоте подлинника.
За безумье Аякса -- а в подлиннике unius как и за что, -- и потом -- ob noxam et furias: ни то, ни другое не значит безумье.
42 Ipsa, Jovis rapidum jaculata e nubibus ignem,
Disjecitque rates, evertitque aequora ventis;
Illum, exspirantem transfixo pectore flammas
Turbine corripuit scopuloque infixit acuto.
Быстрое молнии пламя с небес низвергая, Паллада
Все корабли разметала и бурей волну возмутила;
Да и Аякса, сраженного в грудь молньеносной стрелою,
Яростный вихорь, схватив, раздробил о гранитные скалы.
не выражает всей силы понятия rapidus -- стремительный, хищный. Притом быстрое пламя -- не говорится.
Молнии пламя -- переводчик опустил здесь весьма важное -- Jovis. Этим прибавлением поэт хочет показать, что Палладе, собственно, не принадлежала власть бросать перуны: это принадлежность Юпитера.
С небес -- собственно, из облаков, e nubibus.
Низвергая -- правильнее -- низвергнувши. Так следует и по смыслу; так употреблено и в подлиннике: jaculata.
Бурей волну возмутила -- не говорится. Единственное волну бурей вместо ventis -- излишне.
Да и Аякса -- что за разглагольствие. Эти частицы: да, и, а -- слишком важны, чтобы употреблять их так только, для наполнения стиха.
Сраженного в грудь молньеносной стрелою. По-русски говорят -- поразить в грудь, а не сразить. Молньеносной стрелою -- нет в подлиннике. Может быть, г. Шершеневич переводит так -- exspirantemflammas, но такой перевод решительно ничем не может быть оправдан.
Яростный вихорь -- яростный -- эпитет совершенно ненужный. В подлиннике вихрь тут лицо страдательное; псе дело приписывается Палладе. Она-то Аякса.
Раздробил о гранитные скалы -- гранитные ли были эти скалы или нет, поэт не сказывает, а говорит, что Паллада вонзила Аякса на острую скалу, но не раздробила: в этом есть различие.
46 Ast ego, quae divum inccdo regina Jovisque
Et soror et conjux, una cum génie tôt an nos
Bella gero? Et quisquam numen Junonis adorot
Praeterea, aut supplex aris imponet honorem?
Я же, могучая неба царица, сестра и супруга
Неба владыки, я столько уж лет с ненавистным народом
Войны веду. Да нам должную почесть,
Кто обожать нас станет и в честь воздвигать нам святыни?
В подлиннике Юнона называется царицею богов, а не неба. Ненужного эпитета могучая там нет.
В 48--49 стихах переводчик из двух мыслей подлинника сделал три, т. е. он прибавил: кто обожать нас будет -- мысль очень странная. Обожать -- если употребляется не в языке влюбленных, значит -- делать богом, возводить в божеское достоинство, да и в этом значении редко употребляется. Потому, чтобы избежать двусмысленности, нужно бы употребить какое-нибудь другое слово; а всего лучше -- не вставлять бы этой ненужной мысли.
Ненавистный заменяет здесь латинское una.
В честь воздвигать нам святыни -- значит "возложить жертву на алтарь". У г. Ветринского этот стих переведен так:
Кто на ее олтари возложит тучные жертвы?
Не понимаем, почему Юнона у г. Шершеневича говорит о себе -- мы, нам. Это согласнее с духом латинского языка, но и там в этом месте множественного числа не находим.
80 Talia flammato secum dea corde volutans,
Nimborum in patriam, loca feta furentibus austris,
Aeoliam venit. Hic vaslo rex Aeolus antro
Luctanles vontos tempestatesquo sonoras
Imperio premit ac vinclis et carcere frenat.
Так говоря про себя, раздраженная матерь-богиня
Прямо несется в отчизну дождей и в страну аквилонов,
Землю Эолию. Эол там царь, в обширной пещере,
Ярых порывы и страшно-шумящие бури
Царскою властью смиряет, взлагая тяжелые цепи.
Secum corde volutare -- размышлять, думать, а не говорить про себя.
Матерь-богиня... Это уже в четвертый раз...
Прямо несется -- несмотря на прибавку прямо, простое venit подлинника кажется для нас гораздо выразительнее.
В отчизну дождей и в страну аквилонов -- по русскому переводу можпо подумать, что это две разные страны. Довольно интересно, что южные ветры превратились у г. Шершеневича в северные, в аквилоны. Конечно, это не беда, потому что под austris ветры северными, переводчик не выдерживает собственного характера подлинника и переделывает его на наши нравы. В переводе остальных стихов пропущены слова -- luctantes и carcere. Кроме того, в самом расположении русской речи есть погрешности. Эол там царь -- нельзя допустить в изящной речи. Смиряет ветров порывы и бури -- также довольно странное сочетание. Слова ярый и взлагать напоминают времена и манеру Тредьяковского.
55 Illi indignantes, magno cum murmure montis
Circum claustra fremunt; celsa sedet Aeolus arce
Sceptra tenens, mollitque animos et temperat iras;
Ni faciat, maria ac terras coelumque profundum
Quippe ferant rapidi socum verrantque per auras.
В бешенстве ветры рвутся, пути не находят и с гневным
Шумом кружатся в пещере. Сидит на высоком престоле
Эол со скиптром в руке и смягчает их буйные души.
Иначе море и землю, и все поднебесные страны --
Всё увлекли бы с собой, и по воздуху всё б разметали.
"они в негодовании бушуют около запоров, так, что самая гора тяжко стонет". Русский перевод изобразил только, как ветры рвутся... но опустил circum claustra и сит magno murmure montis. Г-н Шершеневич относит, кажется, murmur к ветрам, а не к горе, и конструирует: circum claustra montis... но лучшие комментаторы поставляют montis в грамматической зависимости от murmure.
Смягчает их буйные души -- дурно выбранное выражение, особенно когда речь идет о ветрах..
Temperat iras -- пропущено. В 59-м стихе пропущено -- rapidi.
И землю, и все поднебесные страны -- второе, кажется, заключается в первом. -- небо, а не поднебесная.
60 Sed pater oninipotens speluncis abdidit atris,
Hoc metuens; molemque et montes insuper altos
Imposuit, regemque dedit, qui foedere certo
Et premere et latas sciret dare jussus habenas.
Но всемогущий отец, предвидев такую опасность,
В темных пещерах сокрыл их и ветрам царя он назначил,
С властию: иль укрощать их порыв, или давать им свободу.
Предвидев -- неупотребительная форма, и притом metuere значит бояться, опасаться.
Далее пропущено -- molemque et montes insuper altos imposuit, что необходимо для полноты картины. "Сокрыл их в темных пещерах, а сверху наложил громадную тяжесть -- высокие горы".
Foedere certo -- тоже пропущено.
Картинное выражение: premere et latas dare habenas -- пропало в переводе. Между тем чем больше изобразительности в этом, почти аллегорическом, описании, тем речь была бы живее, одушевленнее и ближе к подлиннику.
64
Aeole! namque tibi divum pater atque hominum rex
Et mulcere dedit fluetus et tollere vento;
Gens inimica mihi Tyrrhenum navigat aequor,
Ilium in Italiam portans victosque pénates:
Incute vim ventis submersasque obrue puppes;
Aut age diversos et disjice corpora Ponto.
Вот Юнона приходит и с просьбою речь обращает:
Эол, о ветров владыко! богов и людей прародитель
Дал тебе силу и власть -- воздымать иль смирять океаны;
Племя, враждебное мне, по Тирренскому морю несется,
Трою в Италию мчит и пенатов богов побежденных:
ветры на волю и флот потопи в океане
Иль разметай по волнам и тела их низвергни в пучину.
Вот Юнона приходит -- в подлиннике она давно уж пришла.
С просьбою... -- этого мало для выражения латинского supplex.
О ветров владыко! -- прибавлено, как видно, для стиха.
Юпитера переводчик называет прародителем богов и человеков. В подлиннике сказано rex hominum et pater divum, так что эти названия явно отделяются одно от другого.
Дал тебе силу и власть. dedit. Какое различие в этом случае между силою и властию!
Латинское fluctus переведено у г. Шершеневича океаны; оттого вышло очень дурное русское выражение: воздымать иль смирять океаны. И для чего здесь иль, когда можно было обойтись с простым и?
Пенатов богов -- очень странно. Как будто у богов были свои пенаты, и их-то трояне взяли с собою в Италию.
Выпусти ветры на волю -- в подлиннике гораздо больше: не только выпусти, но еще incute vim ventis.
Низвергни в пучину. -- В подлиннике Юнона просит не низвергнуть их в пучину, а рассеять по морю. Disjicere не значит --
71 Sunt mihi bis septem praestanti corpore Nymphae;
Quarum quae forma pulcherrima,
Deiopeam Connubio jungam stabili, propriamque dicabo,
Omnes ut teeum meritis pro talibus annos
Exigat et pulchra faciat te proie parentem.
Есть у меня четырнадцать нимф красоты несравненной;
Всех их прелестнее есть у меня Дейопеия нимфа:
Эта подругою будет тебе, и с нею все годы
Ты проведешь и родителем будешь прелестных малюток.
Первые два стиха переданы верно и хорошо; только есть у меня напрасно повторено во втором стихе. В подлиннике порядок несколько иной: "из них ту, которая всех прекраснее... я дам тебе...".
Из 73-го стиха переведено два слова, тогда как в нем есть особая мысль, занимающая не последнее место в посулах Юноны.
Pro talibus meritis -- пропущено.
В последнем стихе переводчик переменил лицо. В подлиннике: Ша tecum exigat... et faciat te, a в русском -- ты проведешь с ней... и В первом случае нимфа выставляется наперед, как бы причина будущего благополучия Эола; в переводе этот оттенок не удержан.
Prole -- потомства вообще; а малюток -- указывает только на детей.
70 Aeolus haec contra: Tuus, o regina, quid optes,
Explorare labor, mihi jussa capessere fas est.
Tu mihi quodcumque hoc rogni, tu sceptra Jovemque
Concilias; tu das epulis accumbere divum,
Nimborumque facis tempestatumque potentem.
Эол так отвечает: Царица, давать повеленья
Можешь, а мне исполнять их немедля прилично и должно.
Ты, о царица! даешь мне и царство и скипетр; твоею
Властью божественный пир я вкушаю с богами; твоею
Властью царствую я над дождем и грозною бурей.
Эол немножко возразил Юноне: он говорит: "ты, царица, сама должна знать, чего требуешь; а мое дело принимать твои повеленья". Этим он, кажется, наперед ограждает себя от гнева Нептуна, во владениях которого теперь предстояло ему действовать. В русском переводе этого нельзя видеть, и вообще этот ответ Эола передан очень слабо. Это можешь -- как-то неприятно поражает, особенно в начале стиха; немедля прилично и должно -- только ослабляют мысль. Неужели fas нельзя иначе передать, как двумя словами?
Ты даешь мне -- в подлиннике concilias, ты доставила мне, выхлопотала, потому что Юнона не была самовластною раздаятельницею царственной власти различным богам. Потому-то у Виргилия стоит еще -- Jovem concilias, слово, пропущенное в переводе.
Твоею властью... вкушаю я... царствую. -- Опять та же ошибка. У поэта Эол здесь говорит: tu das... me accumbere... tu facis... me poteulem; т. е. "ты производишь то, что я присутствую на пиршествах богов, -- по твоей милости это делается. Твоей благосклонности обязан я". Все это не так решительно, как -- твоею властию. Эол чувствует себя обязанным Юноне, но он не забывает и Юпитера.
81 Наес ubi dicta, cavum conversa cuspido montera
Impulit in latus; ac venti velut agmine facto,
Qua data porta ruunt et terras turbine porflant.
Так говоря, он скиптром скалу поражает;
Видя отверстие, вдруг разъяренной толпою все ветры
Ринулись вон и вихрем умчались в надземные страны.
В русском переводе сказано: могучим скиптром, а в подлиннике conversa, т. е. оборотив скипетр, т. е. тупым концом его... Пропущено -- cavum и in latus, отчего фраза сделалась гораздо слабее и пропала картинность выражения, которая так хороша в подлиннике.
Qua data porta -- действительно трудно близко передать по-русски, но "видя отверстие" здесь очень некстати...
Velut agmine facto г. Шершеневич переводит разъяренной толпою. Но поэт говорит не то. У него ветры вырываются, Следовательно, разъяренный -- совершенно не идет здесь.
Вихрем умчались в надземные страны -- хорошо сказано, но нельзя не заметить, что в подлиннике не то. О том, как умчались ветры, Виргилий ничего не говорит: он прямо показывает нам, что они уже perflant terras, вихрем несутся по земле, потом --
84 lncubuere mari, totumque a sedibus imis
Una Eurusque Notusque ruunt creberque procellis
Africus et vastos volvimt ad littora fluctus;
Insequitur clamorque virum stridorque rudentum:
Eripiunt subito nubes coelumque diemque
Teucrorum ex oculis; ponto nox incubat atra:
Intonuere poli et crebris micat ignibus aether,
Praesentemque viris intentant omnia mortem.
Пали на воды, песчаное дно возмущают, бушуют.
Вместе летят и южный ветр, и восточный, и с ними
Западный ветер, и к берегу мчат бесконечные волны.
Слышны лишь крики пловцов да треск парусов и канатов.
Небо, объятое черным туманом, все скрывало от взоров;
На море тьма налегла, корабли обнимая троянцев.
Частым пожаром, и все разрушеньем и смертию дышит.
Превосходное описание бури у Виргилия требовало самого близкого перевода, потому что здесь нет, кажется, ни одного слова, которое бы не было нужно для полноты картины, не придавало бы новых черт к этому чудному изображению. Г-н Шершеневич передал это не совсем удачно. Есть несколько отдельных поэтических выражений, но целая картина не выдержана...
Можно оставить замену словом песчаный слова imus; можно допустить вставку глагола летят, вместо ruunt; даже опущение creber procellis, хотя через это уничтожается постепенность, которую наблюдает поэт даже в перечислении ветров, начиная с не столь опасного Эвра и доходя до гибельного Africus (т. е. до юго-западного, а не просто западного, как переводит г. Шершеневич)... Но нельзя не заметить против слова -- бушуют, которое, как ненужный синоним, очень много ослабляет силу стиха; нельзя не сказать, что vastos никак не следует переводить словом которое ничуть не выражает огромности волн в том смысле, как это нужно здесь.
Далее -- два превосходные стиха 88--89 в переводе не только теряют всю свою прелесть, но даже кажутся повторением одного и того же. В самом деле: в первом стихе -- небо, объятое туманом, все скрывало от взоров; во втором -- на море тьма налегла и обняла корабли троян. Не одно ли это и то же? Между тем в подлиннике выражается постепенность этого потемнения, и притом в первом стихе смысл не заканчивается, так что никак нельзя опустить один стих, оставивши другой, -- тогда как у г. Шершеневича можно это сделать не только без ущерба, но даже к выгоде смысла. Виргилий говорит: мгновенно облака застилают небо и скрывают день из глаз троян; черная ночь ложится на море...
Молния блещет частым пожаром... Что это за частый пожар? В подлиннике эфирное пространство блещет частыми огнями.
Все разрушеньем и смертию дышит -- эти слова в подлиннике поставлены гораздо в ближайшее отношение к несчастным пловцам; "viris omnia intentant mortem", -- говорит Виргилий, и слова его производят двойное впечатление: представляется и ужас бури и отчаянное положение застигнутых на море путников.
82 Extemplo Aeneae solvuntur frigore membra;
Ingemit et duplices tendens ad sidera palmas, --
Talia voce refert: о terque quaterque beati,
Quis ante ora patrum Trojae sub moenibus altis
Contigit oppetere! о Danaum fortissime gentis
Tydide, mene Iliacis occumbere campis
Non potuisse tuaque animam hanc effundere dextra,
Saevus ubi Aeacidae telo jacet Hector, ubi ingens
ôt Simois correpta sub undis
Scuta virum galeasque et fortia corpora volvit.
Холод объемлет Энеевы члены: он дрогнул и, к небу
Длани подняв, со вздохом тяжелым так начинает:
О, стократно блаженны, которым пред взором собратов
Пасть предназначено было под Трои стенами!
О Диомед, герой из героев данайских храбрейший!
Мне ль суждено избежать твоей могучей десницы:
Я ль не мог сгибнуть на битве с тобой, на полях Илиона,
Там, где Гектор грозный сражен Ахиллеса рукою,
Там, где погиб Сарпедон и где Симоис быстрый так много
Шлемов, щитов и героев по дну золотистому носит!
Холод объемлет Энеевы члены -- таким переводом можно довольствоваться. Но в подлиннике solvuntur membra frigore имеет двоякий смысл, который почти невозможно уловить в переводе. Поэт изображает, что члены Энея охватывает мороз, т. е. дрожь пробегает по его членам; и вместе с тем словом solvuntur он показывает, что Эней изнемогает, приходит в расслабление, бессилие.
Со вздохом тяжелым так начинает -- это уже слишком степенно, слишком холодно для такой живой, порывистой речи, какая ведется в этом месте.
Вообще заметим, что прекрасный монолог Энея не выдержан в переводе. В подлиннике это -- пламенная, прерывистая речь, превосходно изображающая, как в мыслях безнадежного скитальца проносятся и славные битвы под Троей, и собственная борьба его с Диомедом, и гибель Гектора -- надежды и опоры Илиона, и подвиги великана Сарпедона, и родной Симоис, катящий своими волнами так много доспехов и храбрых тел. Это вопль растерзанной души, это могучий и мужественный укор судьбе, предающей героя на такую бесславную смерть!.. Поэтому в переводе здесь особенно нужно было избегать этой холодной, размеренной трагической речи, которая, конечно, похожа бывает иногда на истинно поэтическое одушевление, но всегда может быть отличена от него по тому впечатлению, какое производит на читающего или слушающего ее. К сожалению, г. Шершеневич в этом месте немного испортил прекрасный монолог Энея, придав ему вид драматического разглагольствия. От переводчика, разумеется, немного и зависело здесь; но чтобы потерялось благоприятное впечатление на чувство, достаточно иногда одной фразы, одного неуместного слова. Переводчик только прибавил здесь несколько связывающих частиц, -- так, он повторил дважды мне ль я ль не мог, когда в подлиннике только que, дважды повторил там, где, прибавил глагол погиб к существительному Сарпедон, вставил несколько эпитетов -- могучей десницы, быстрый Симоис, золотистое дно, и эти ничтожные дополнения и украшения сделали то, что те же слова, которые в подлиннике кажутся вылетающими из глубины души Энея, в русском переводе имеют характер заученной речи, которую герой продекламировал перед ветрами и морем в минуту тяжкой опасности...
Перевод 97--98 стиха показывает, как можно изменить подлинник почти неприметно. Все мысли Виргилия удержаны в переводе; повторение, которое бросается в глаза в переводе, находим и в подлиннике. Отчего же по-русски кажется ненужным, лишним то, что очень стройно и необходимо в подлиннике? Оттого, что <переводчик не> передал той постепенности, того почти незаметного перехода мысли, какой представляет Виргилий. Эней обращается к Диомеду и говорит: "О храбрейший в народе данайском, Тидид! Не мог ли я пасть на полях Илиона и испустить дух от твоей руки!..". Когда всмотришься, здесь нет повторения: сначала Энею представляется сладость смерти на родной земле, а потом слова -- принять смерть от руки такого знаменитого героя, каков был Диомед... А то ли в русском переводе?.. Да еще здесь же встречаются такие выражения, как избежать руки, пасть на битве, на полях...
Прилагательное к имени Сарпедона ingens опущено; а это один из тех постоянных эпитетов, которые делаются как бы нарицательным именем того, к кому прилагаются. Пропущено также слово --
О произвольной прибавке некоторых слов -- сказано.
Fortia corpora -- переведено героев. Но, кажется, это не совсем удачно. Труп, хотя бы и fortis, все же не герой.
102 Talia jactanti stridens Aquilone procella
Velum adversa ferit fluctusque ad sidéra tollil,
Dat latus; insequitur cumulo praeruptus aquae mons.
Hi summo in fluctu pendent; his unda dehiscens
Terram inter fluctus aperit; furit aestus arenis.
Так он едва произнес, как вдруг Аквилон разъяренный
Треснули весла, корабль повернулся и бок открывает
Ярым волнам, и грозно бегут водяные громады.
Тот на вершине повиснул корабль, а другой, низвергаясь,
В бездну летит и песчаного дна досягает кормою.
-- еще даже не произнес, -- jactanti... притом jactare -- восклицать, а не произносить.
Разъяренный не заменяет латинского stridens,
Стих в парус ударил... и к небу волна... очень неудачен, потому что в нем поставляются эти два действия в какой-то зависимости одно от другого: "ударил, -- и волна поднялася", -- как будто бы она поднялась оттого, что ветер ударил в парус. В подлиннике: "ударяет в парус и поднимает к небесам волны".
Треснули весла -- не только треснули, но -- ломаются, franguntur. émi -- весла, здесь нужно, кажется, понимать не в смысле собственно весел, но вообще снастей, и преимущественно, может быть, нужно разуметь руль, кормило, без которого действительно невозможен правильный ход корабля. Потому-то после этого --
Prora avertit, т. е., как добавляют комментаторы, avertit se, a recto cursu, т. е. корабль идет уже не по определенному направлению, а по воле ветров. Или же т. е. inclinat se -- корабль нагибается, наклоняется, и тем сильнее ударяют в наклоненный бок его громадные валы. Г-н Шершеневич перевел это: корабль повернулся, и мы решительно не понимаем, что он хотел сказать этим и как понял выражение подлинника.
Грозно бегут водяные громады -- каскадом.
Hi--hi... г. Шершеневич относит к кораблям. Но, кажется, гораздо естественнее объяснение Гейне, что это hi--hi означает людей, находящихся на одном корабле... Буря играет им по своей воле; грозно качает она его на бушующих волнах; он уже наклонился и открывает валам один бок свой; и в это время несчастные пловцы испытывают новый ужас: тогда как одни из них висят над огромным валом, другие, находящиеся на противоположном конце корабля, захватываются водою, и разверзающаяся волна открывает взорам их дно морское. Это прекрасное изображение не может быть так естественно приложено к кораблям, если их разуметь под hi--hi.
Что же касается до перевода г. Шершеневича, то он в этом месте весьма неудачен, не потому, что переводчик иначе понял сомнительное место подлинника, -- это еще не беда, -- но потому, что и эта им принятая мысль выражена очень неискусно. Корабль повис а чего -- не сказано; другой, низвергаясь, летит в бездну. Будто может корабль лететь в бездну морскую, когда он находится в открытом море. У нас говорят: слететь в овраг, в окошко и т. п., но в настоящем случае это слово никак нейдет. Потом -- песчаного дна досягает кормою
Furit aestus arenis -- слова, изображающие величайшую силу бури, опущены в переводе.