Вступление |
I
ЛИТЕРАТУРНАЯ ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ У НАС ХРОНИКИ ГЕОРГИЯ АМАРТОЛА И ОБОЗРЕНИЕ КАСАЮЩИХСЯ ЕЕ ИССЛЕДОВАНИЙ
Едва ли какая-нибудь литература больше русской может нуждаться в тщательном осмотре и разборе византийских писателей. Все, кто только ни принимался за исторические исследования о России, чувствовали эту нужду (кроме тех, разумеется, которые лишены способности чувствовать какую-нибудь нужду в исследованиях). И чтобы почувствовать это, не нужно даже особенных соображений: сами памятники часто указывают на свои источники. Не говоря о сочинениях Иоанна Златоустого, Григория Назианзина, Мефодия Патарского, Кирилла Иерусалимского, Василия Великого, Афанасия Александрийского и пр. и пр., переводы которых так и надписаны их именами, -- даже в древних русских произведениях беспрестанно попадаются ссылки на греческих писателей. В летописи нередки указания: "яко же глаголеть Василiй" (Лавр. лет., стр. 49), "яко же сказаеть Мефодiй Патарiйскый" (стр. 99), "глаголеть Георгiй въ летописаньи" (стр. 6) и т. п. Ученые исследователи нашей древней письменности скоро обратили должное внимание на эти указания и старались определить по ним степень и значение заимствований, встречающихся у наших древних писателей. Большая часть подобных определений сделана была довольно легко. Но большое затруднение представлял долгое время загадочный Георгий, которого, при всех усилиях, нигде не могли отыскать, несмотря на великое множество Георгиев в византийской литературе. Лев Алляций написал целую книгу о Георгиях, изданную в первый раз еще в половине XVII столетия, а потом перепечатанную у Фабриция в греческой библиотеке, издававшейся с 1705 года. {Leoms Allatii do Georgiis et eorum scriplis diatriba, scripta an. 1644, éd. Pariz, 1651 (Лев Алляций. Исследование о Георгиях и их сочинениях, написано в 1644 г., изд. в Париже, 1651 -- лат. -- Ред.) -- Фабрициево издание 1705--1728 годов заключает эту диатрибу в XI томе, а в издании Горлеса (1809) помещена она в XII, на стр. 1--136.} В этом сочинении трудолюбивый итальянец насчитал 77 Георгиев -- писателей византийских; но Горлес, позднейший издатель Фабриция, и этим не удовольствовался, и у него к числу канонических 77 Георгиев прибавлены еще Georgii varii, {Георгии неканонические (лат.). -- Ред.} которых наберется тоже десятка два. В таком страшном количестве выбирать было мудрено, и потому ученые критики и исследователи поставлены были в страшное затруднение. Особенно долго и замечательно безуспешно возился за этим вопросом Шлёцер, рисующийся таким ярким светилом в мрачном облаке нашего собственного неведения. Много лет он, по собственному признанию, бился над Георгием (Шл. Нест., ч. I, стр. 236) и ничего не добился. "Ни удивительная начитанность Шлёцера, -- как говорит г. Строев (Тр. и Лет. О., ч. IV, стр. 169), -- ни его подноготное знание византийского хроницизма, ни даже редкие пособия Геттингенской библиотеки, ничто не помогло открытию таинственного Георгия..." Неизвестно, до какой степени простиралась эта подноготность знания, упоминаемая г. Строевым, -- но видно, что Шлёцер не воспользовался многим, что было уже издано и известно в его время, а обращался только к Кедрину и Синкеллу. А между тем и Алляций (Fabr., XII, 30--31), и другой список писателей церковной истории, у Фабриция же (t. VII, 463--464), и каталоги библиотек, например Парижской (1706 г., t. II, No 1706, стр. 390), и даже неизвестный ученому свету славянист Альтер (Alter, Philologischkritische Miscellaneen, Wien, {Альтер. Филологически-критическая смесь, Вена (нем.). -- Ред.} 1799) указывали на другого Георгия, который, по их замечаниям, мог уже казаться весьма важным писателем в ряду византийских хронистов. Вот замечательное свидетельство Алляция: "Георгий -- другой монах, {Замечательно, что Алляций умел ужо ясно различить двух Георгиев, называемых монахами, одного просто μοναχός и другого μοναχός ἁμαρτωλός. Пред XXIV §, в котором идет речь об Амартоле, находится у Алляция довольно пространное рассуждение о Георгии Синкелле, где упоминается, что есть и еще Георгий-монах, о котором говорит Никита Пафлагонянин (Al. éd. Horl., p. 24) и к которому относятся, может быть, и свидетельства Ипполита Фивского (ар. Canis. Ant. lect., t. 3), Фотия (συναγωγαὶ καὶ ἀποδειξείς) и Иоанна Цецы (Chil. Hist., 33). Тут же Амартол отличается и от Синкелла, причем Алляций ссылается на 391 письмо Скалигера, которого письма изданы в 1600 и в 1627 годах. Следовательно, с самого начала XVII века ученые европейцы обратили уже внимание на Амартола, хотя для них решительно не могло быть от него ни тепло, ни холодно... И у нас теперь существует (еще не напечатанная) диссертация г. Ундольского, положительно доказывающая различие Георгия-монаха от Георгия Амартола.} называемый Амартол (грешник), конечно, по смирению его... Хронику свою написал он -- от начала мира до Михаила, сына Феофилова, {Царствование Михаила продолжалось от 841 до 867 года.} когда он и сам жил, -- составляя ее из различных и разнообразных хронографов и священных толковников. Хроника эта не очень богата историческими событиями, но обильна рассуждениями и свидетельствами св. отцов, для подкрепления разных догматов веры. В ней есть много такого, что встречается также у Кедрина, Феофана, Глики и иными словами, и почти теми же самыми, -- и краткими извлечениями: нет сомнения, что все они брали из Амартола, потому что сами они были позднее" (Fabr., XII, стр. 30). Далее, между прочим, находим свидетельство, что в сочинении Константина Багрянородного: "Περὶ πρέσβεῳν 'Ρωμαίων πρὸς ἐϑνικούς, {"О послах ромеев (византийцев) к язычникам" (греч.). -- Ред.} известном только в отрывках, есть извлечения из Амартола. "Таким образом, видишь, -- прибавляет Алляций, -- что его история не была презираема императором Константином, но имела для него цену и достоинство". Кроме того, Алляций говорит, что у него сохранилась, довольно в древнем списке, "χρονικὸν σύντομον ἐκ διαφόρων χρονογράφων τε καὶ ἐξηγητών σολλεγὲν ναι σοντεϑὲν ὑπὸ Γεωργίου Ἁμαρτολοῦ μοναχοῦ βίβλος γενέσεως ἀνϑρώπων, ἧ ἡμέρα ἔπλασεν ὁ θεὸς τὸν Αδάμ κατ'εικόνα καὶ ὁμοὶωσιν ἁυτοῦ. Ὁδε Αδαμ ἐγέννησεν ὑιοὺς τρεῖς". {"Из хроники монаха Георгия повествование, откуда и при каком царе появилась ересь иконоборцев" (греч.). -- Ред.}
Впрочем, он замечает, что все, что можно найти в этом повествовании, гораздо полнее и лучше изложено в самой хронике Амартола (стр. 32). Алляций представляет и подлинное заглавие хроники, и начало ее в одном из кодексов: "χρονικὸν σόντομον ἐκ διαφόρων χρονογράφων τε καὶ ἐξηγητν σολλεγέν καὶ σοντεϑὲίν ὑπὸ Γεωργίου Ἁμαρτολοῦ μοναχοῦ βὶβλος γενέσεως ὰνϑρώπων, ἧ ἡμέρα ἒπλασεν θεὸς τὸν Αδαμ κατ' εἰκόνα καὶ ὁμοὶωσιν ἁυτοῦ. Ὁδε Αδαμ ἐγέννησεν ὑιοὺς τρεῖς". {"Краткая хроника, собранная из (трудов) различных летописцев и толкователей и составленная монахом Георгием Грешником, книга сотворения людей ("Бытие") со дня, когда бог вылепил Адама по образу и подобию своему. Этот Адам родил трех сыновей" (греч.). -- Ред.} Наконец, Алляций сообщает, что он уже много лет трудится над переводом на латинский язык этой хроники, столь необходимой для объяснения многих темных мест в других писателях. "Quae utinam aliquando bono reipublicae literariae lucem videat!.." {"О, если бы когда-нибудь она (хропика) увидела свет на благо республики науки!" (лат.). -- Ред.} -- восклицает он... Но, по замечанию Горлеса, в другом месте (Fabr., VII, 464) этот перевод никогда не был издан. В этом же месте Горлес прибавляет, что по частям и в отрывках известно кое-что из Амартола в разных изданиях Петавия, Лямбеция, Гретсера, Алляция, Радера и других и что из него взяты хронологические извлечения, которыми пополняется начало хроники Малалы. Тут же Горлес указывает и многие из кодексов Амартола. Два из них -- в Парижской библиотеке, указаны Котелерием (lib. IX, recogn.), один в Венской -- у Ламбеция (II, р. 588, Nessel. cod. caes., CXXXIII N, p. 142, V t.), Медиоланский и Скариоценский -- у Алляция ("De Georgiis", p. 334), Баварский -- у Гретсера ("De cruce", t. II) и M. Радера ("Viridiarum sanctorum"), Борокцианский -- у Гумфреда Годи ("Gat. bibliothecae Bodlejanae", {"О кресте"... "Сад святых"... "Каталог Водлеянской (Оксфордского университета) библиотеки" (лат.). -- Ред.} No 277). В каталогах западных библиотек большею частию рукописи эти описаны довольно обстоятельно, так что дают полное понятие о содержании рукописи и даже до некоторой степени о ее значении. {Например, вот описание Амартола в каталоге Парижской библиотеки: "Codex chartaceus, olim Faurianus, quo continentur: 1. Georgii Ha-martoli chronicon. Praefixus index capitum, cujus sunt septem partes. Prima capita quaedam generalia comprehendit, secunda ab Adamo ad Sa-muelem pertiTigit, tertia -- a Saule rege ad Antiochum Eupatorem, quarta -- a Julio Caesare ad Vespasiamim, quinta a Tito ad Constantirmm magnum, sexta -- a Constantino magno ad Michaëlem, Theophili filium, septima a Michae'le ad Romanum ejus nominis primum. Ea pars tota desideratur, nec pertinet ad Chronicon Georgii monachi, quem constat desiisse in Michaële. Theophili filio. -- 2. Iohannis monachi Sinaitae, historia sanctorum Bar-laami et Josaphati" (Catal. cod. MSS. Bibl. Reg., t. II, No 1706, pag. 390, Pariz, 1740) ("Рукопись на бумаге, бывшая Фаврианская, содержащая:
1. Хронику Георгия Амартола. Вначале--указатель глав, которых семь. Первая содержит общее (введение), вторая охватывает (период) от Адама до Самуила, третья -- от царя Саула до Антиоха Евпатория, четвертая -- от Юлия Цезаря до Веспасиана, пятая -- от Тита до Константина Великого, шестая -- от Константина Великого до Михаила, сына Феофила, седьмая -- от Михаила до Ромаиа Первого. Последняя часть отсутствует, да она и не имеет отношения к хронике Георгия-монаха, которая, как известно, закончена на Михаиле, сыне Феофила. -- 2. Иоанна, монаха синайского, история святых Варлаама и Иосафата"... -- лат. -- Ред.)} И действительно -- ученые европейцы давно уже этим пользовались, и для них Георгий Амартол был известен и ясен. Один из ученых, Альтер, бывший в Вене профессором греческого языка, указал даже на то, что Нестор заимствовал некоторые места из Амартола. И сделал он свое указание совершенно мимоходом, толкуя "ueber das pleonastische "τῶ" nach dem vorhergehenden "et"" {"О плеонастическом (избыточном) "τῶ" (греческий артикль) после предшествующего если"" (нем. и греч.). -- Ред.} (Alt., art. VI, p. 86-100). {Маленькая книжка Альтера (245 страниц в маленькую осьмушку) заключает в себе довольно много любопытных указаний. Так, например, в статье "Ueber das pleonastische "τῶ"" сведены у него, между прочим, места из летописей и перевода священных книг, где стоит аще и то или то опущено. В другой статье (стр. 35--39) собраны места из древних славянских памятников, параллельно с греческими, где дательный падеж ставится вместо родительного. В третьей собрано много библейских мест, находящихся в Несторовой летописи (стр. 101--113). Кроме того, есть статьи: "Ueber ein Slavisches Chronicon in der auserlesenen Stiftbibliothek der wohlerwürdigen Herm Benedictiner zu den Schotten in Wien" (d. 1--28); "Literatur der Slavischen Grammatiken" (p. 114--130); "Ueber aas Pola-bische "Vater unser"" (p. 193--227) ("О славянской хронике в благотворительной библиотеке преподобных отцов бенедиктинцев Шоттенского монастыря в Вене"... "Литература славянских грамматик"... "О полабском "Отче наш""... -- нем. -- Ред.) и пр. На Альтера ссылался уже, впрочем, Эверс (Предв. кр. иссл., ч. 2, стр. 254).}
"asste roditsja otroča, pogubiat; assteli diewičiesk pol, tô wozdojat i priliezno wospi-tajut", и сличая с греческим: τῶ δέ καιρῶ τῆς ἀποκτήσεως τὸ μὲν ἀῤῥεν φονὲυοασιν, τὸ δὲ ϑὴλύ ζωογονοῦσα καὶ επιμελώς ἐκτρέφουσι {Из боязни в удобный момент убивают младенца мужского пола, а если рождают младенца женского пола, то заботливо воспитывают (греч.). -- Ред.} (Alt., p. 99) (см. Am., 1456 г., л. 31).
византинисты так поздно и так мало воспользовались давно сделанными указаниями. До сих пор у нас очень немного сделано по этому предмету, и мы едва ли еще можем похвалиться, чтобы внесли что-нибудь в сокровищницу европейской науки.
Составляя свои предварительные замечания о хронике Амартола, я имел под руками следующие статьи, в которых находятся более или менее важные и полные сведения о ней. Перечисляю их в хронологическом порядке их появления:
1. "О византийских источниках Нестора" П. Строева (Сев. Арх., 1826, No 11, стр. 217--224). Здесь г. Строев указывает только на славянский перевод Георгия, замечая, что он, "как невежда в византийской литературе, не может и не смеет исследовать, кто сей Георгий, существует ли в греческом подлиннике, напечатан или нет?" (стр. 222). Подобное незнание, впрочем, совсем, кажется, не означало невежества в византийской литературе, по мнению наших византинистов...
2. "Дополнения к статье: "О византийских источниках Нестора"" (Сев. Арх., 1826, No 19--20, стр. 274--288). Здесь г. Строев говорит, что, по отзывам многих ученых, найденный им Георгий есть Амартол, -- обещает подробное описание рукописи (которого, однако же, не издал) и представляет семь мест, сходных во временнике Амартола с летописью Нестора.
3. "О византийском источнике Нестора" П. Строева (Тр. и Лет. О., ч. IV, М., 1828, ст. X, стр. 167--173). Статья эта составляет почти перепечатку двух предыдущих статей; тут напечатаны также и отрывки из Георгия.
"Объяснение некоторых мест в Несторовой летописи" (Тр. и Лет. О., ч. IV, ст. IX, стр. 142--143). Здесь указаны свидетельства Алляция и Горлеса об Амартоле и замечено о древнейшем славянском переводе его, найденном бар. Розенкампфом.
5. "Замечания о Георгии Амартоле" И. С. Снегирева (Тр. и Лет. О., ч. V, 1830 г., стр. 255--264). Повторивши то, что было незадолго раньше высказано Строевым и Розенкампфом, г. Снегирев описывает здесь довольно верно, хотя и не совсем полно, -- список славянского перевода хроники Амартола, находящийся в Московской духовной академии (под No 100).
6. "Об изучении русской истории в связи со всеобщею", С. Строева (Уч. Зап. М. Унив., 1833, No 4--6). Здесь автор, восставая против древности Нестора, говорит и об источниках его -- между прочим, об Амартоле (стр. 223--226, 245--249, 446). В статье приведено несколько выписок из его хроники, параллельно с сказаниями Нестора. В одном примечании к стр. 233 Каченовский объясняет здесь, что он случайно открыл Амартола, роясь в книгах для разысканий о небывалом Иоанне Экзархе. При этом ссылается он на "Вестник Европы", 1826, No 17, где действительно в статье "Исторические справки об Иоанне Экзархе" (стр. 41--44) помещены довольно обстоятельные замечания о Георгии Амартоле.
"Об источниках Несторовой летописи" М. П. Погодина (Б. д. ч., 1835, No 3; "Нестор", рассуждение, изд. в 1839 г.; "Исследования, замечания и лекции о русской истории", ч. I, 1846, стр. 157--167 и др.). Г-н Погодин много говорит здесь о болгарских и византийских источниках Нестора и, между прочим, замечает о болгарском переводе Амартола.
8. "О хронографах", исследование проф. Н. Иванова (Уч. Зап. К. Унив., 1843, кн. И--III, стр. 110--133). Это -- статья весьма обстоятельная, излагающая всю историю Амартоловой хроники в России и вне ее, начиная с Алляция и Шлёцера, которого почтенный профессор постоянно колет мелкими его ошибками, находя, кажется, в обличении их особенное наслаждение. Вместе с этим не совсем приятно поражает страсть профессора беспрестанно приводить собственные слова цитируемых авторов в подлиннике. Она делает то, что при чтении некоторых частей труда г. Иванова становится, наконец, затруднительно решить, на каком языке они написаны, -- на русском, латинском или немецком. Нередко даже, для того, конечно, чтобы нагляднее показать ошибки Шлёцера, выписки из него (выписки иногда чуть не по целой странице, например, 166) напечатаны, точно балаганные афиши, огромнейшими буквами, втрое или вчетверо крупнее обыкновенного шрифта книги. Этому внешнему задору соответствует и внутренний. За исключением же этой слабости статья очень основательна и может быть полезна во многом.
9. "О греческом кодексе Георгия Амартола в Московской синодальной библиотеке и о сербском и болгарском переводах его хроники" кн. М. А. Оболенского (Чт. М. О., 1846, No 4, см. стр. 73--102). При этой статье, сообщающей совершенно новые сведения о кодексах Амартола, приложены: I. Краткая хронология неизвестного сочинителя, по синодальным спискам греческому XII века и сербскому 1386 года (для сравнения с хронологией Амартола и Нестора). II. "О нашествии русой на Константинополь", из Феофанова продолжателя, в сличении с болгарским переводом (в котором продолжение слито с собственною хроникою Амартола), и III. Образец издания Амартола, какое хотел предпринять кн. Оболенский, -- в славянском переводе и вместе в подлиннике.
"Временник Московского общества истории и древностей российских", 1851 г., кн. IX, стр. IX, XCV, прим. 7 и 12).
11. "О Несторовой летописи", статья г. Беляева (Чт. М. О., 1847, No 5). Здесь находим сличение космографии Нестора с Амартоловой, впрочем только в общих чертах. Г-н Беляев, со свойственной сему ученому игривостью воображения, выводит, что Нестор был Геродот своего времени, что "его картина Европы правильна и стройна, а космография Георгия пред нею бледна и беспорядочна"1 (стр. 3--4).
12. "Замечания о Георгии Амартоле" И. И. Срезневского (Изв. II Отд., т. IV, стр. 174--176). Здесь в первый раз обращено внимание на ближайшую связь перевода Амартола с переводом хроники Малалы.
13. "О хронике Георгия Амартола" М. И. Сухомлинова (в сочинении о древней русской летописи как памятнике литературном, СПб., 1856; Уч. Зап. II Отд., т. III, на стр. 85--106). Здесь г. Сухомлинов довольно подробно изложил содержание временника Амартола, которое, впрочем, обще ему со всеми другими хронографами. Затем представлено здесь несколько замечаний о славянском переводе Амартола, об истории его у нас в России и об отношении его к Несторовой летописи; эти замечания все почти заимствованы из сочинения г. Иванова.
Вот все, что у нас было писано об Амартоле. Я не причислил сюда диссертации г. Ундольского, потому что она еще неизвестна в печати, не причислил также и описаний рукописей, находящихся в каталогах, потому что намерен указать их ниже, особо. Кроме того -- можно еще упомянуть о некоторых брошенных вскользь заметках касательно Амартола -- в церковной истории преосвященного Иннокентия, в предисловии к "Софийскому временнику" г. Строева, в предисловии к "Лаврентьевской летописи" г. Вердникова, в предисловии к истории Льва Диакона, -- Газе, в "Словаре духовных писателей" митрополита Евгения, в "Обороне Несторовой летописи" г. Буткова, в обозрении "Кормчей книги" Розенкампфа, и пр... Нужные указания из этих сочинений будут приведены в своих местах.
Георгий вставлено в летописи по ошибке, вместо другого свидетельства: "Глаголет кесарий, брат великого Григория".
"Впрочем, -- замечает он, -- кажется, что Нестор брал более из Кедрина, а Кедрин выписывал из Кесария". В другом месте Шлёцер еще раз говорит: "Вероятно, Нестор списывал Кедрина, а Кедрин -- Синкелла; а может быть, удастся кому-нибудь отыскать еще четвертого или пятого византийца, с которым Нестор более согласуется, чем с Кедриным" (Шл. Нест., I, 14--15, 236). Несмотря на эти оговорки, г. Иванов не упускает случая погарцевать около Шлёцера по этому поводу, называя его, в знак своего полного презрения, не иначе как "геттингенским профессором" (стр. 109--113).
на источники, откуда берет свои показания, и только один раз называет по имени Георгия Кедрина (Предв. кр. иссл., ч. 2, стр. 233, прим. 7).
Карамзин также не знал еще этого источника Несторова и в предисловии к своей истории (стр. XXIX) отозвался только вообще, что Нестор "читал византийские хроники".
Имя Георгия Амартола в первый раз было у нас написано в 1814 году в письме г. Дивова к гр. Румянцеву. {Оно хранится в Румянцевском музее; существенная же часть его, относящаяся к Амартолу, напечатана у г. Буткова в Обор. Нест. лет. (стр. 346). Дивов пишет: "В числе рукописей, найденных в комнатах императрицы Екатерины II и препровожденных, по повелению императора Павла I, в коллегию иностранных дел для хранения, находится книга под No 37, в лист, на бумаге, писанная около половины XVI века. Она содержит перевод летописи одного византийского писателя, Георгия. Повествование его начинается историею Каина и Авеля и продолжается до половины X века, т. е. до греческого императора Романа I. Нападение вел. кн. Игоря I на греческие области есть последнее происшествие, описываемое сим историком. Вероятно, это есть не изданный еще в свет византиец, Георгий Гамартол, или Грешник, монах, который, как знаем по каталогу Парижской бывшей библиотеки, кончил летопись свою царствованием императора Романа I". Выше (стр. (361)) я привел выписку из каталога парижского, и там очень положительно замечено, что последняя часть не принадлежит Амартолу, который, как известно, остановился на Михаиле, сыне Феофила. Г-н Дивов, как видно, не обратил на это внимания, а г. Иванов (стр. 119), не давши себе труда навести нужные справки, нашел даже в его словах повод обвинять Каченовского, который в одном примечании в "Вестнике Европы" (1826, No 17) сказал, что Амартол жил около 842 года. Отношение Георгия к его продолжателям объяснено несколько уже впоследствии кн. Оболенским.}
все более разъяснявшие дело.
В 1817 году Иннокентий, епископ пензенский, первый у нас указал на Георгия Амартола в ряду византийских писателей, повторивши о нем в своей церковной истории отзыв Льва Алляция -- совершенно буквально (см. "Начертание церковной истории", стр. 21, 3-го изд. -- Fabr., t. XII, p. 30, изд. 1809 г.). {Г-н Сухомлинов (стр. 105) говорит, что "в 1813 году Круг и Ермолаев открыли, что источником для нашей летописи служила хроника Георгия Амартола". Я не знаю, откуда он взял это. Напротив, г. Снегирев в 1830 году (Тр. и Лет. О., ч. V, стр. 257) именно говорит, что "из отечественных писателей первый дает сведение о Георгии Амартоле Иннокентий"; а г. Строев, отыскавши перевод Амартола, еще в 1825 году, не знал, что это Амартол, и только в конце 1826 года (см. Сев. Арх., 1826, No 20) говорит, что убедился в этом из отзывов ученых и, между прочим, Круга. Поэтому едва ли в 1813 году сделано было уже столь положительное и ясное открытие, о каком говорит г. Сухомлинов.}
В 1820 году новое печатное упоминание об Амартоле явилось в предисловии к истории Льва Диакона Калойского, изданной в 1818 году Газе и переведенной на русский язык Д. Поповым (СПб., 1820). Газе уведомлял, что у него "летопись Михаила Пселла, хроника Георгия Амартола... и многие другие сочинения византийцев уже приготовлены к тиснению". "Щедроты содействовавших мне в сем издании,-- прибавляет он, -- заставляют меня надеяться, что все сии творения, могущие объяснить византийскую, славянскую и турецкую историю, в скором времени выйдут в свет" (предисловие, стр. XVI), Действительно, граф Н. П. Румянцев очень желал издать Амартола и, по свидетельству кн. Оболенского (Чт. М. О., 1846, No 4, стр. 86), "тщетно искал по всей России греческих рукописей Амартола: только в Париже, и то с большими пожертвованиями, мог он положить начало этому важному предприятию". Газе согласился издать Амартола и принялся за дело, но неизвестно определительно, что с ним сделалось. Сначала дело остановилось за смертью графа Румянцева; потом -- в 1843 году г. Иванов писал: "По ведомостям известно, что Газе умер: куда девались материалы, приготовленные им к изданию Амартола?" (Уч. Зап. К. Унив., кн. II, стр. 120). 'А в 1846 году кн. Оболенский говорит: "В настоящее время, когда, по настоянию СПб, Академии наук, ученый Газе, исполняя волю покойного канцлера, приступил к изданию Амартола по греческим кодексам Парижской библиотеки, в это время посчастливилось и нам открыть подлинник Амартола в здешней синодальной библиотеке" (Чт. М. О., стр. 86)... Кто виноват из них, кто прав, судить не решаюсь, но известно, что Газе до сих пор Амартола не издал.
Несмотря на указания, сделанные до 1820 года, понятие о временнике Амартола было еще очень смутно в это время даже у тех, которые специально посвящали себя русским древностям. В 1821 году П. Строев издал "Софийский временник" и при нем поместил в приложении выписки из Георгия Амартола, в славянском переводе, найденном им в библиотеке гр. Толстого еще в 1819 году. В предварительном объяснении {Обыкновенно при "Софийском временнике" -- ни этих выписок, ни объяснения -- не находится. Г-н Строев (Тр. и Лет. О., ч. IV, стр. 170) говорит в 1828 году, что при выпуске в свет "Софийского временника" в 1822 году он это прибавление должен был уничтожить. "Введенный в заблуждение Шлёцером, -- говорит он, -- я почитал тогда временник Георгия Грешного летописью Кедрина. Только десять "Временника Софийского" вышли с тем прибавлением". Одним из таких экземпляров я и пользовался в Публичной библиотеке.} к этим выпискам Строев говорит: "Шлёцер почти доказал, что летописатель наш списывал более Кедрина: но, неизвестно почему, мнение свое оставил как бы под некоторым сомнением. Теперь случай подтвердил сию истину. В библиотеке гр. Ф. А. Толстого находится список Кедриновой летописи, переведенной на славянский язык во времена весьма отдаленные, может быть, даже при Несторе..." Затем следует шесть отрывков, те же, какие потом были напечатаны г. Строевым под именем Амартола, в "Северном архиве" и в "Трудах Московского общества". Здесь нет только второго отрывка: "по размещении убо и столпу рушении", и первый отрывок начинается прямо со слов: "ибо коемуждо языку".
В 1824 году в XV приложении к Иоанну Экзарху, Калайдовича напечатано было сказание "о книгах истинных и ложных" XVII века, и здесь, между прочими книгами истинными, поименована (стр. 209) Криница, -- название, которое, по объяснению кн. Оболенского (стр. 75), придавалось хронографу Амартола. Но в то время еще никто и не догадывался, что за писатель скрывается под этим именем.
В 1826 году явились ясные указания на отношение Амартола к нашей летописи и на самостоятельное значение его хроники -- в замечаниях гг. Строева и Каченовского. В 1828 году прибавлены к этому новые находки славянских переводов, сделанные Снегиревым и Розенкампфом, который еще упомянул о Георгии в 1829 году в "Обозрении Кормчей книги" (стр. 2, примечание к введению). В 1830 годах значение хроники Амартола для русской летописи было уже довольно ясно, и г. Погодин первый, кажется, положительно объявил в своем исследовании о Несторе (Иссл., стр. ), что перевод Амартола -- болгарский. {До этого времени я нашел только одно, в сущности, ншего пе значащее, указание на это обстоятельство в статье Розенкампфа (Тр. и Лет. О., ч. IV, стр. 143), который говорит, что открыл "древнейший харатейный список перевода сего византийца".} Восставая против так называемой скептической школы, г. Погодин говорит, с свойственным ему восклицательно-отрывистым красноречием: "Георгий Амартол, недавно найденный, не ясно ли свидетельствует, что он был в руках у Нестора, который на него ссылается. А перевод Георгия Амартола есть перевод болгарский! Этого-то и не заметили наши так называемые высшие критики! Болгарские слова или обороты они называют темными!" (стр. 100). На основании этих слов я искал рассуждений об Амартоле в сочинениях Скромненки, Руссова и др., указываемых г. Погодиным (Иссл., стр. 333); но упоминания об Амартоле нашел только в названных выше статьях г. Строева "Об изучении русской истории" и г. Каченовского "Исторические справки об Иоанне Экзархе". В этих же статьях ничего нет о темноте перевода Амартола, да едва ли и могло быть: текст перевода в то время почти никому еще не был известен. Г-н Иванов, писавший в 1843 году, также, кажется, не знал его.
комиссии, -- одна сербская и четыре болгарских (стр. XV--XVI). В этом же году кн. Оболенский открыл в Московской синодальной библиотеке греческий кодекс Амартола, приписывавшийся прежде Симеону Логофету, по каталогу Маттеи (Lips., 1805, No 251). {Раньше Маттеи был составлен коротенький перечень греческих рукописей Аф. Скиадою, 1723, но это -- пустейший из каталогов, когда-либо существовавших. Несколько рукописей у него означено просто названием chronographus: из такого заглавия, конечно, ничего нельзя заключить. После этого, по свидетельству архиепископа Саввы (Савва, "Указатель для обозрения Московской патриаршей ризницы и библиотеки", стр. 112--216), было составлено еще несколько каталогов -- в 1738 году и в 1772 году рукописный, -- в 1776 и 1805 годах Маттеи, изданный в Москве сначала, а потом -- с дополнениями -- в Лейпциге, и после того -- еще рукописный каталог, относящийся к 1823 году.} Кн. Оболенский хотел даже издать Амартола в подлиннике и в болгарском переводе; но оставил свое намерение, узнавши, что к тому же самому делу хотел приступить проф. Бодянский.
оба перевода, болгарский и сербский, вместе с греческим текстом, и на основании их составить грамматику и словарь (Чт. М. О., 1846, No 4, стр. 86). Но и это предприятие остановилось в самом начале, как остановились предположения Алляция и Газе: такова была уж несчастная судьба грешного монаха. Так же точно осталось без исполнения намерение г. Уадольского -- издать Амартола. Вероятно, более успеха будет иметь предположение Академии наук, взявшейся теперь за это дело. По крайней мере греческий текст Амартола, издаваемый г. Муральтом, уже оканчивается печатанием.
Я довольно подробно изложил литературную историю Амартола в России, с тех пор как он в первый раз открыт у нас в новое время. Гораздо интереснее, конечно, была бы литературная история его в древнее время; но, к сожалению, для этого мы не имеем достаточно данных. Кроме самых рукописей, которые сохранились от разных веков и в разных местностях и, следовательно, могут до некоторой степени указывать на распространение временника Георгиева в древней Руси, -- кроме их, мы находим в древних памятниках всего два или три прямых указания на Амартола. Это -- известное указание Нестора, название "Криницы" в сказании о книгах истинных и ложных -- и еще следующие слова в заглавии одного хронографа, также относимые кн. Оболенским к Георгию Амартолу: "Летописецъ елиньскый и римскый, сiи книги списаны не изъ единехъ книгъ; но отъ различенъ истинныхъ великихъ, по поправленью многу: Моисеева истинная сказанiя, и отъ четырехъ царствiй, и отъ пророчествiя, Георгiева по истине изложена, и отъ Ездры", и пр... (Чт. М. О., стр. 87). Кроме того, попадаются выписки из Амартола в старинных славянских хронографах и палеях. Всего этого слишком мало, для того чтобы сделать какое-нибудь определенное заключение о степени важности и о распространении хроники Амартола в древней Руси. Остается прибегнуть к внутренним признакам, которые могут показать близкое родство Георгиевой хроники со многими из древних памятников нашей письменности. До сих пор начатки подобного труда были сделаны только в отношении к Несторовой летописи; об отношении же Амартолова временника к другим явлениям древней письменности, равно как и о самостоятельном значении его в ряду других исторических и летописных сказаний -- ничего не было говорено... Между тем и из того, что я привел выше, видно уже отчасти, какое отношение имел Георгий Амартол к последующим за ним историческим писателям византийским и русским, и как сильно привлекал он к себе внимание ученых с того самого времени, как сделался известным. Это обстоятельство заставляет обратить на него более внимания, нежели было обращаемо до сих пор, и разобрать его с некоторой подробностью. Я не мог взять на себя задачи -- определить значение византийской хроники в ряду других произведений византийской литературы: для этого нужны специальные занятия византинистов. Но, пользуясь рукописями славянского перевода и отпечатанными листами греческого текста, я мог обратить внимание на значение и достоинство хроники самой по себе и на отношение подлинника к славянскому переводу. Скромная цель, которую я предположил себе в настоящем труде, состоит в том, чтобы, указавши только в общих чертах на значение, какое, может быть, и было придаваемо Амартолу, -- обратить внимание на славянский перевод его и рассмотреть его со стороны преимущественно филологической. Первое старался я сделать, излагая литературную историю рассматриваемой хроники, сколько это было мне доступно; второе составит предмет последующего изложения, которое, таким образом, будет иметь следующий вид.
1. Краткое обозрение сохранившихся рукописей перевода; замечания о болгарской и сербской редакции; описание тех списков, которыми я пользовался.
2. Рассмотрение перевода в отношении к уменью понимать подлинник; черты образованности, выразившиеся: а) в более или менее тщательном переводе некоторых мест -- догматических (постановления соборов, споры с еретиками и пр.), нравственных (проповедь апостолов, Иоанна Златоустого и т. п.) и философских (учение египтян, Платона и пр.); б) в перенесении на наш язык технических слов и терминов из разных наук и предметов естественной истории; в) в написании собственных имен (что, впрочем, относится уже более к переписчикам).
в фонетике (оба рода смягчаемости, остатки употребления глухих звуков, выпускаемых часто, но никогда не поставляемых не на месте; йотирование), в формах грамматических (сохранение двойственного числа, наращения, остатки различия в склонении определенном и неопределенном, в форме прошедшего на ах, 3 л. прошедшего на ть и пр.), в словосочинении (дательный самостоятельный, винительный причастный, употребление предлогов: за -- в продолжении, на вместо вместо пред и пр.; при глаголах -- отдельное постановление возвратного ся, например: ся оубою, д в эк, то в ч, родительный падеж при не, способ заменения носовых и глухих звуков и пр.).
4. Рассмотрение перевода в словарном отношении. Выбор замечательных слов; сравнение их с греческими в оттенках -значения; выбор слов, перешедших в перевод из греческого языка или образованных в славянском по образцу греческих.
Во всех этих отделах я постараюсь, между прочим, проследить признаки греческого влияния в языке перевода.
письменности. Плодом такого изучения может быть новый труд, который, судя по тому, что удалось мне заметить и собрать в продолжение моих занятий Амартолом, может составиться таким образом.
Подлинная хроника Георгия должна быть сравнена с другими византийцами, весьма близкими к нему по содержанию и расположению своих сказаний. Таковы -- Малала, Кедрин, Синкелл, Феофан, Глика. Важное пособие при этом представляют указания, сделанные г. Муральтом в новом издании Амартола, предпринятом Академиею. Сличение это, важное для определения достоинства хроники, может также послужить и к окончательному, полному разрешению вопроса о заимствованиях Нестора -- знал ли он по-гречески и заимствовал из разных писателей, или пользовался вместо того болгарскими источниками, в числе которых главным -- и, может быть, единственным -- был Амартол. Затем весьма важно было бы показать отношение хроники к первоначальным историческим источникам, особенно к сказаниям священного писания. Здесь можно найти источник многих апокрифических сказаний, сохранившихся в произведениях нашей древней письменности. Вместе с тем хроника Амартола требует тщательного сличения со многими из наших древних памятников, а не с одною летописью Нестора. В старинных наших хронографах, палеях, сборниках, судя по их содержанию, указываемому в каталогах, должно быть весьма много заимствований из византийских источников и, по всей вероятности, из Амартола.
древней письменности, может навести на многие соображения касательно византийского влияния вообще на литературную деятельность в древней России. Такие результаты стоят того, чтобы из-за них предпринять филологические изыскания, даже самые мелочные, и потому-то я решился теперь на то, что мог сделать: на предварительное ознакомление с языком славянского перевода в сравнении с греческим подлинником. Но, применяя свои замечания к памятнику, который не имеет за себя значения древности (как сохранившийся в позднейших списках), я хотел сначала указать на его историческую важность в нашей древней письменности, -- и этого старался я достигнуть, излагая литературную историю хроники. Теперь, после этого, обращаюсь я ко второй части моего труда, состоящей собственно в филологических заметках.
Вступление |